Ко Дню снятия Блокады Ленинграда

«Горькой любовью любимый - Великомученик – Ленинград»

автор Вербловская И. (Источник: ahmatova.niv.ru/ahmatova/about/verblovskaya-peterburg/index.htm)

30 августа 1941 года в Ленинград пришел последний поезд с Большой Земли. Блокадное кольцо сомкнулось через девять дней, когда враг вышел к верховьям Невы, захватив 8 сентября Шлиссельбург.

В конце сентября Ахматова написала, улетая самолетом вместе с другими деятелями культуры, из любимого города, осада которого была неминуема:

Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
И стоит везде на часах
И уйти не пускает страх.

(28 сентября 1941, самолет)

Ахматова застала в Ленинграде первые недели блокады с обрушившимся на город голодом, бомбежками и обстрелами. "И этот скорбный образ родного города, обреченного на неслыханные муки, навсегда слился для меня с мыслью о войне как о величайшем бедствии, которое может постичь человечество", - записала она много позже.

Переживая вместе со всеми лишения и ужасы блокады, Ахматова больше всего откликалась на страдания детей, а детьми были и малыши, и уходившие на фронт старшеклассники.

Важно с девочками простились,
На ходу целовали мать,
Во все новое нарядились,
Как в солдатики шли играть.
Ни плохих, ни хороших, ни средних...
Все они по своим местам,
Где ни первых нет, ни последних...
Все они опочили там.

В городе знали, что с юго-запада фронт находился совсем рядом. Строки Ахматовой звучат с топографической точностью:

Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Так советская пехота
Прямо в желтые жерла "берт".
Вот о вас и напишут книжки:
"Жизнь свою за други своя",
Незатейливые парнишки, -
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, -
Внуки, братики, сыновья!

Покидая осажденный город, Ахматова везла в Москву тайну, которую доверила ей Ольга Берггольц. Имея возможность эвакуироваться, Ольга Федоровна сознательно осталась в Ленинграде. Всю блокаду она вела дневники. Прекрасно понимая, что далеко не все, чему она была очевидицей, можно было фиксировать на бумаге, она сделала тайник для хранения своих тетрадей. Где был этот тайник, она сообщила Марии Федоровне ( сестре) через Анну Андреевну. Вот одна из дневниковых записей Ольги Федоровны:

24 сентября 1941 года - «Третьего дня днем бомба упала на издательство «Советский писатель» в Гостиный двор. Почти всех убило...

Зашла к Ахматовой, она живет у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, — матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная».

Как жилось и что чувствовала сама Ольга Берггольц, вместе с теми, кто был с ней в осажденном городе, она выразила в поэме Февральские дневники. Поражает звонкая вера в то, что город не сдастся врагу и что неминуемо наступит день освобождения.

Ольга Берггольц. Февральский дневник

VI.

Я никогда героем не была,
не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.

И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
не изменяла радости земной,
что как роса сияла эта радость,
угрюмо озаренная войной.

И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть как тень тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.

О да, мы счастье страшное открыли —
достойно не воспетое пока,—
когда последней коркою делились,
последнею щепоткой табака;
когда вели полночные беседы
у бедного и дымного огня,
как будем жить, когда придет победа,
всю нашу жизнь по-новому ценя.

..............................

Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют — Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом.

Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце и стуже, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним, счастливым, щедрым днем,
— мы сами этот день завоевали.

И ночь ли будет, утро или вечер,
но в этот день мы встанем и пойдем
воительнице-армии навстречу
в освобожденном городе своем.

Мы выйдем без цветов, в помятых касках,
в тяжелых ватниках, в промерзших полумасках,
как равные, приветствуя войска.
И, крылья мечевидные расправив,
над нами встанет бронзовая Слава,
держа венок в обугленных руках.

(Январь — февраль 1942)

В начале осени 1941 года были разбомблены Бадаевские склады с продуктами. Был страшный пожар, горели запасы хлеба, сахара. Запах жженого сахара долго витал в городе. Это было ужасно, потому что , как правило, запасов продуктов у горожан не было. Тогда – то и начался голод. А делать запасы научила блокада.

К весне 1942 года в городе разрешили сажать огороды в скверах и дворовых садиках, но особых посадочных материалов не было, поэтому это разрешение не принесло каких-то результатов. Нахлынувшая весной вода после таяния снега и льда на Неве, уборка нечистот, - вот проблемы, с которыми боролись жители города после страшной первой блокадной зимы. Однако заботы о хлебе насущном не затмили необходимости сохранить культурное наследие – здания, хранилища книг и фонды, которые не успели вывезти в эвакуацию до наступления блокады, были надежно упрятаны, их сберегли хранители сокровищ искусства и науки - работники ленинградских музеев и научных учреждений. И это был настоящий подвиг. В условиях голода в Институте растениеводства был сохранен фонд злаковых семян, собранный в экспедициях Н. И. Вавиловым, - свидетельство добросовестности и самопожертвования сотрудников института.

Некоторые предприятия и учреждения организовали стационары для наиболее истощенных сослуживцев, где те получали дополнительное питание, а иногда возможность помыться, что было в домашних условиях практически неосуществимо. Бани открылись уже в 1943 году. В Публичной библиотеке, работавшей всю блокаду, около двух месяцев находился стационар. Брали туда на 10 дней предельно истощенных дистрофиков по строго установленного графику. К общему истощению прибавлялось истощение нервной системы. Многим горожанам помогала справляться с нервным перенапряжением музыка, которую щедро транслировали по ленинградскому радио. Радио в жизни горожан сыграло особую роль - оно стало необходимой частью жизни блокадного города, его не выключали ни днем, ни ночью. Чаще всего оно передавало ритм метронома или сигналы воздушной тревоги, звучали голоса О. Берггольц, М. Петровой, Б. Эйхенбаума, Г. Макогоненко и многих других, старавшихся поддержать своих сограждан. Огромным событием было исполнение в блокадном Ленинграде Седьмой симфонии Шостаковича, которую он посвятил подвигу города, его страданиям. Это было 9 августа 1942 года. Когда Анна Андреевна Ахматова услышала эту симфонию, она написала: "Какая страшная вещь... Вторую и третью части нужно слышать несколько раз, чтобы проникнуться ими, а первая доходит сразу. Какой ужас эти гнусные маленькие барабанчики... Там есть место, где скелеты танцуют фокстрот... Радостных нот, победы радости нет никакой: ужас сплошь. Вещь гениальная, Шостакович - гений, и наша эпоха, конечно, будет именоваться эпохой Шостаковича" (из письма к Лидии Корнеевне Чуковской).

Ленинград был городом-фронтом со всеми вытекающими из этой страшной реальности последствиями.

Остались для последующих поколений не только воспоминания и дневники, но, рисунки, акварели, полотна ленинградских художников, запечатлевших облик блокадного города. Работала, сидя в ванной комнате при коптилке, А. П. Остроумова-Лебедева. Она выбрала это помещение, чтобы стекла разбиваемых окон не повредили глаза. Работали и погибли в блокаду художники: И. Билибин, П. Филонов, Л. Чупятов.

Последняя предсмертная картина Чупятова сохранилась лишь в описании, сделанном Д. С. Лихачевым: "... красноликий апокалипсический ангел, полный спокойного гнева на мерзость злых, и Спаситель - в его облике что-то от ленинградских большелобых дистрофиков... Лучшая его картина... темный ленинградский двор колодцем, вниз уходят темные окна, ни одного огня в них нет: смерть там победила жизнь, хотя жизнь, возможно, жива еще, но у нее нет сил зажечь коптилку. Над двором на фоне темного ночного неба - покров Богоматери. Она наклонила голову, с ужасом смотрит вниз, как бы видя все, что происходит в темных ленинградских квартирах, и распростерла ризы, на ризах изображение древнерусского храма" Но мы приводим здесь более ранние картины художника, чтобы иметь представление о стилистике его работ.

Как пишет М. Шкаровский в своей статье « Религиозная жизнь блокадного Ленинграда» «Церковная жизнь блокированной с суши «северной столицы» России составляет важную, однако малоизвестную страницу ее истории. Без ее знания трудно понять, чем же держался город, ведь помощь извне была очень мала. До сих пор почти не освещена роль блокадного духовенства в укреплении духа защитников Ленинграда. Среди страха, голода, страданий измученной паствы священники православных храмов показывали примеры удивительной стойкости, христианского терпения и выдержки. Они поддерживали и ободряли прихожан, не давая погаснуть надежде, что не будет оставлен и побежден народ русский, что их соборная молитва окажется услышана, и город выстоит. Именно вера являлась тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители «северной столицы». Так, в одной из крупнейших епархий страны — Ленинградской- к 1941 г. уцелел лишь 21 православный храм, отсутствовали монастыри, духовные учебные заведения и т.п. Духовенство северной столицы не только утешало молитвами оставшихся прихожан, но и поощряло их к самоотверженному труду, вселяло веру в победу над врагом. Священнослужители в своих проповедях разоблачали антихристианскую и античеловечную сущность фашистской идеологии. Горячий отклик в сердцах верующих находили ежедневные молитвы о победе русского оружия.

Ленинград сражался не только силой оружия, но и молитвой Церкви, силой общего воодушевления. В чин Божественной литургии вводились специальные молитвы о даровании победы нашему доблестному воинству и избавлении томящихся во вражеской неволе. Так, ежедневно за богослужением возносилась молитва«О еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших и всех хитрообразных их наветов». Служили тогда и особый «Молебен в нашествии супостатов, певаемый в Русской Православной Церкви в дни Отечественной войны». Все свои силы для того, чтобы службы продолжались, прилагал митрополит Алексий (Симанский). Не обращая внимания на артобстрелы, он, зачастую пешком, посещал ленинградские храмы, беседовал с духовенством и мирянами. Религиозный фактор сыграл очень существенную роль в обороне города. Действовавшие весь период блокады храмы активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев.

В своей статье Михаил Витальевич Шкаровский указывает на то, что «знаменитая блокадная поэтесса Ольга Берггольц, по свидетельству ее сестры Марии Федоровны, была верующей, как и другая прославленная ленинградская поэтесса Анна Ахматова (эвакуированная в Среднюю Азию в конце 1941 г.)».

27 января 1944 года блокада была снята.

Оказавшись всего в нескольких десятках километров от фронта, город стал оживать. Людям казалось, что война окончена: ведь можно было уже ходить по той стороне улиц, где были надписи « обстреливаемая сторона », а ни один снаряд уже не падал рядом...

Из Ташкента, где Анна Андреевна находилась в эвакуации, она откликнулась на снятие блокады стихами:

Последнюю и высшую награду - Свое молчанье - отдаю Великомученику Ленинграду!

А потом появились еще и эти строки:

«Так в январской ночи беззвездной,
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращенный из смертной бездны,
Ленинград салютует себе.»

27 января 1944 года